Парнассиус сатанас

1.

Палатку они решили оставить как есть, некоторые вещи тоже, а документы, обратные билеты на самолет и деньги Николаев, по своему обычаю опытного путешественника, спрятал на некотором удалении от палатки в непромокаемом мешочке под камнями.

Им предстояло подняться по высоченному скальному обрыву – снизу видно было, что там есть ступени и выступы, — а дальше и выше за этой скалой явно угадывался подходящий район, где вполне могли летать те самые редчайшие бабочки, ради которых они сюда и прибыли – Николаев Константин, биолог, энтомолог и страстный коллекционер чешуекрылых, известный когда-то в широких научных кругах, и его приятель Вадим, сравнительно молодой бизнесмен, который финансировал эту поездку, желая сделать подарок своему давнему и старшему другу.

Однако с самого начала все как-то не очень складывалось между ними. Дело в том, что в теперешней, совсем другой, чем раньше, действительности все как-то сместилось, и многие люди стали немного другими. Николаев был уверен, что он остался таким, как был всегда, а вот Вадим явно же стал другим, и хотя дружба между ними отчасти все-таки оставалась, но с первых же часов этой поездки – уже в самолете – что-то очень сильно стало его раздражать в Вадиме. При том, что оснований для этого вроде как не было: Вадим совершенно искренне хотел сделать подарок своему старому и старшему другу, который в сегодняшних обстоятельствах не мог сам совершить эту свою «Экспедицию за Мечтой» — как он сам ее называл.

Но вот они прибыли сюда, в эту долину у подножия огромной скалы, переночевали в палатке, а утром Николаев решил, что есть смысл оставить палатку и кое-какие вещи, а ему подняться наверх и попытать счастья. Вадим и слышать не хотел, чтобы остаться в палатке и отпустить Костю наверх одного. Он не был таким же бывалым путешественником, как Николаев, но считал себя достаточно сильным и был уверен в себе, поэтому они пошли на штурм скального откоса вдвоем. Но, увы… Еще ночью в палатке, а тем более утром раздражение Николаева достигло очень высокой точки, а Вадим, как назло, просто не в силах, кажется, был молчать – он был возбужден поездкой, горд и своей дружбой с человеком, которого в высшей степени уважал, и тем, что смог таким вот достойным образом отблагодарить его, а потому говорил много, неудержимо много и явно не понимал, почему это раздражает Костю. Он, Вадим, ведь на самом деле достиг таких успехов в сегодняшней новой, свободной действительности и зарабатывает дай бог каждому – не то, что раньше! – и вот теперь в состоянии даже круто помочь своему старшему другу! Ну ведь, правда же, молодец он, Вадим, бывший слабенький мэнээс, а теперь вот успешный, удачливый бизнесмен! И не жалко ему каких-то там баксов для старого своего друга!

Костя же еле сдерживался: «Ну, блин, достал! Несет и несет…»

– Да помолчи ты! Посмотри, горы какие, небо, речка внизу. Дома наговоришься.

Николаев сказал это, все-таки сдержанно. Он понимал, что стоит дать себе волю – не остановишься… «Согласился на поездку эту на свою голову, черт побери».

Вадим замолчал после досадливых слов Николаева, слегка надулся. Но не надолго.

– Смотри, кустик какой! Дай-ка я сфотографирую… Погоди минутку, я быстро.

Он, Вадим, считал себя хорошим фотографом, хотя на самом деле им не был, подражал бессовестно какому-то известному мастеру, с которым был знаком, и просто-напросто выпендривался со своим зеркальным цифровиком, который купил на дурные, халявные деньги, как считал Николаев. На арчу, как и вообще на природу, Вадику было глубоко наплевать. «Кустик!» Плевать ему на кустик. Сделать фотку так, чтобы его похвалили – вот что ему нужно.

И как я мог согласиться? – с тоской думал Николаев, остановившись, переводя дух (они все время шли вверх), пока Вадим, скинув рюкзак, козликом прыгал по камням к искореженной ветрами и действительно очень живописной арче. Ей-богу, лучше было выехать из Москвы на электричке, просто походить по лесу, посидеть на поляне одному, чем тащиться в такую даль с Вадимом. Раньше Николаев много ездил, где только ни побывал, но теперь все это осталось в прошлом. Здоровье-то крепкое, но вот цены на билеты сумасшедшие, пенсия грошовая, а все накопления ухнули в начале 90-х. Жена от него ушла, друзья и знакомые включились в гонку, вот только Вадим почему-то периодически появлялся, а неделю назад предложил эту «Экспедицию за Мечтой», как он выразился в обычном своем выпендрежном стиле. Николаев делился с ним мыслями, показывал уникальную свою коллекцию бабочек, Вадим знал, что Николаев специалист высочайшей квалификации в своем деле – когда-то считавшийся одним из лучших специалистов по чешуекрылым в стране, а сейчас, как и множество таких же увлеченных людей, остался забытым, невостребованным, никому не нужным. Возможности поддержать приличное существование даже в этом дьявольском карнавале прохиндеев разных мастей, конечно, были, но все они так или иначе предполагали включение в карнавал. А это перечеркивало весь смысл. Красота не продается, увлеченность делом не продается, наука не имеет права служить интересам каких-либо хозяев. А если продается и служит, то это не красота, не увлеченность и не наука. А просто служение Сатане.

И вот парадокс! Одна из редчайших бабочек, которую Николаев так и не смог изловить за всю свою многолетнюю практику и которая теперь олицетворяла его Мечту, называлась так: «Дельфиус менандр, форма САТАНАС». Семейство Парусников, а род – Парнассиус, включающий знаменитых Аполло, названных так в честь Бога искусства и света в Древнегреческой мифологии. Дельфиус – это, вероятно, в честь древнего города Дельфы, а вот форма САТАНАС – за сатанинскую, мистическую красоту: черный, с кроваво-красными пятнами на крыльях, что особенно удивительно, потому что почти все аполлоны, как правило, белые или даже прозрачно-белые. Хотя и с красными и черными пятнами, но – белые. А этот черный абсолютно. Встречается только в горах, только на высоте около 3000 метров. И очень редко. Красота несусветная, мистическая, сатанинская красота! Этакий странный загадочный символ.

Всего два раза Николаев видел Его в естественном ареале, один раз даже чуть не поймал, едва не свалившись в пропасть, причем изрядно вывихнул ногу и едва добрался до места стоянки. Сатанинская бабочка не давала ему покоя, являлась во сне, иногда приходили мысли, что он не сможет считать свою жизнь удачной (как иногда все же считал), если не поймает Дельфиус менандр САТАНАС!

Поэтому он и принял предложение Вадима.

Вадим не был ни энтомологом, ни путешественником, но он все еще считал себя другом Кости, к тому же у него появились деньги, и он хотел сделать приятное Николаеву.

И они отправились на самолете в азиатский южный город, а там на попутках – к заветным горам. Когда-то, не так уж и давно в сущности, это была часть огромной страны, их РоРодины. Теперь заграница.

Шел всего-навсего второй день, а уже было невмоготу. Другого выхода, правда, не было – у Николаева нет денег, а Вадим разбогател на какой-то дури с автомобилями – покупал-продавал, – и сам предложил поехать в горы. За бабочками. Вернее, за одной, редчайшей, – это была давняя голубая мечта его бывшего старого друга, Николаева Константина, путешественника, коллекционера-любителя, профессионала энтомолога, недавно вышедшего на пенсию и живущего почти впроголодь, потому что прежняя счастливая яркая жизнь разрушилась, а продавать ни свою коллекцию, ни себя он не собирался. Вадим был моложе аж на 20 лет, но это не мешало их дружбе раньше, пока не начался этот всеобщий Армагеддон, эта дурная фантасмагория, которую почему-то назвали рынком и спасительным капитализмом, но которая на самом деле оглоушила людей и превратила многих друзей во врагов.

Тем не менее, деньги Вадима делали как будто бы чудо. Раньше Костя был огромным авторитетом для Вадима, Вадим гордился дружбой с ним, хотя немного ему завидовал. А если честно, то много. Костя во всем был явно выше его – и умней, и удачливей, и авторитетом пользовался всегда среди ребят, и девчонки явно отдавали ему предпочтение, когда они оба были еще неженаты и бывали в молодежных компаниях или просто знакомились где-нибудь – на улице, в парке, в метро. Костя всегда выглядел молодо, ему нельзя было дать его возраст, они с Вадимом считались почти ровесниками, хотя Вадим-то знал, сколько ему лет на самом деле! И то, что не только достаточно зрелые женщины, но и вполне молодые девчонки предпочитали Костю, Вадима порой даже злило. Какого черта?! Но когда положение в стране изменилось и шкала ценностей как бы сдвинулась, а Вадим сумел быстро к этому приспособиться, появилась надежда. Некоторая ущемленность, которую Вадим ощущал в себе постоянно, когда бывал рядом с Костей, стала уходить. Теперь Вадим был гораздо богаче Кости в финансовом отношении, удачливее и явно «успешным». Благодаря финансам, с женским полом тоже было теперь намного проще. Все это вселяло уверенность и оптимизм. И его подарок Косте в форме «Путешествия за Мечтой» был как бы даже  компенсацией за прошлое, несколько все же униженное положение Вадима по сравнению с Костей. Так явно и открыто Вадим, конечно, не думал и, разумеется, не показывал, но то, что Костя с благодарностью согласился принять подарок и что Вадим полностью взял на себя всю финансовую сторону поездки, очень и очень радовало сравнительно молодого удачливого бизнесмена. «Вот, я тоже что-то могу, так-то, Костя!» — думал он про себя, хотя, конечно, старался этого не показать.

И вот теперь, переночевав в легкой палатке на высоте около двух с половиной тысяч метров над уровнем моря в долине горной речушки, путешественники поднимались вверх и приближались к местам, где Николаев когда-то – в прошлом веке! – бывал не раз и дважды видел сатанинскую бабочку.

Проблема была в том, что вся эта экспедиция и все окружающее их обоих сейчас, было для Константина в высшей степени свято. Это божественная медитация, это движение к Красоте, это служение Высшему. Священнодействие! Вадим же явно этого не осознавал – Николаев все четче понимал это, а его, Вадима, старание показать, что нет, вовсе не так, что он полностью разделяет и понимает отношение Кости к происходящему, только раздражало сначала. А теперь уже начинало злить.

В палатке ночью Вадим нес абсолютную чушь, с точки зрения Константина, рассказывая о своем прошлом и жизни сейчас. Да и раньше – и в самолете, и  потом, когда только начали пеший путь, распростившись с последней автомашиной, и Николаев уже погрузился в привычное состояние просветленности, растворения в окружающей благодати, Вадим время от времени изрекал такое, от чего у Николаева начинали дрожать руки и темнело в глазах. Раз два он даже с трудом удержался, чтобы не врезать по роже этому бывшему как будто бы нормальному человеку, а теперь так называемому бизнесмену, которого Костя почему-то все еще считал своим другом. Раньше это было оправдано, однако теперь… Как можно с такой уверенностью утверждать – и думать! – что деньги решают все, что они в основе всего и что раньше зарабатывать «по-человечески» было нельзя, а теперь, вот, можно, и открываются такие перспективы… Самое противное было то, что возразить всерьез Вадиму было сейчас трудно – они ведь здесь и на самом деле исключительно благодаря его, бизнесмена, «бабкам».

И Николаев больше молчал, сдерживался, с чувством, похожим на ужас, видя, что этот новоявленный бизнесмен ни черта, ну просто совсем ничего не понимает ни в своей жизни, ни в жизни страны, в которой живет, ни в чем вообще. Бывший младший научный сотрудник в НИИ, как будто бы любивший науку, теперь приспособился к «рынку и занимается ради «бабок» черт знает чем. И — хорохорится, хорохорится, хорохорится повторяя глупости, ставшие «жизненным кредо» для большинства в последнее время. Что с ними со всеми произошло?

– Слушай, ты человек или кто?! – только раз сорвался теперь Николаев, когда тучи, висевшие над горами, раздвинулись, и брызнувшие лучи солнца осветили картину прямо-таки фантастическую. – Ты что, не видишь того, что вокруг? Ты что, всю жизнь здесь околачивался, что ли? Тебе это все не внове, да? Глянь же вокруг, черт побери, на эту красоту. Постарайся почувствовать! Неужели ты не…

И он умолк, видя, что Вадим, как малый ребенок в свои 40 лет с гаком, как-то виновато потупился и начал послушно оглядываться по сторонам.

И вот еще с этой арчой… Да, она красивая, живописно искореженная ветрами, сравнительно высокая, нетипичная для такой высоты над уровнем моря среди тоже весьма живописных, но невысоких порослей обычной стланиковой арчи, но Константин почему-то не сомневался, что явно по-хрену она была Вадиму, а просто он хочет продемонстрировать свою «внимательность», свою «увлеченность фотографией» и свою ловкость в прыганье по камням.

Если бы он всегда был таким, тогда ладно. Но тогда он не был бы приятелем, а уж тем более другом Николаева. В том-то и дело! Раньше он был вполне нормальным человеком, и его детскость, мальчишество вовсе не выглядели неестественными. Наоборот! Он живо реагировал на все и на природу в том числе, что и сблизило его с Константином, который искренне симпатизировал эмоциональному парню. Дьявольский карнавал последнего времени поглотил человека, скрутил мозги, соблазнил погоней за «зеленью». Его словно подменили – шкала сместилась. И только временами, приходя к Николаеву по старой памяти, он как бы возвращался к себе прошлому. Почему Николаев его и терпел. И согласился на экспедицию он только потому, что надеялся: атмосфера гор вернет Вадика к самому себе, приведет в чувство. Ведь как будто бы искренне реагировал он на природу, на красоту когда-то! Они же вместе выезжали за город и даже с девчонками…

Черт побери! Дельфиус менандр сатанас! Ау! Его, пожалуй, и не увидишь в дурацком злом состоянии. Да бабочка и на глаза не покажется – шарахнется в сторону от испуга за километр! Николаев злился на самого себя за то, что происходило с ним, но ничего поделать не мог. Злил его Вадим и чем дальше, тем больше злил.

– Давай посидим. – Николаев попытался взять себя в руки, когда фотограф-виртуоз, сияя, вернулся. – Посидим чуть-чуть. Ну, ты снял? Доволен? Молодец. Понимаешь… Понимаешь, ты, мне кажется, не осознаешь, зачем мы приехали, зачем в гору тащимся, как ишаки. Не в бабочке одной дело, понимаешь, Хочется, чтобы… Даже если мы ее не встретим… Или встретим, но не поймаем… Не в этом дело, не только в этом! Мечта – это… Ну, не формально же, понимаешь. Процесс главное тут, сам факт поездки…

– Да понимаю, конечно! – живо откликнулся Вадим. – Чего ж тут не понять. Поход главное, ясно. А она уже может нам встретиться? Мы на какой высоте? Трех еще нет?

 

2.

Вадим действительно не понимал. Он искренне не понимал, чего это Костя злится. Они здесь, где Костя хотел. Он же мечтал об этом! Вадим хотел сделать ему приятное, благо бабки есть, и потратили уже круто, не шутка. Скучновато, конечно, горы голые почти, камни одни да арча за ноги цепляется. Холодно, ветер. Какие тут бабочки? Там, внизу, еще куда ни шло, там бабочки действительно летали, а здесь камни одни, осыпь. И вообще лучше бы к морю поехали. Девок взяли бы, да и бабочек там полно всяких, если уж на то пошло. Зачем ему эта «сатанинская», как он сказал? Того, что уже истратили, хватило бы не только на Турцию, а и в Испанию съездить! Да еще и злится. Чего ему надо? Воспитатель, блин. Скорее бы встретили эту его менандру, сатану, честно говоря, уже надоело. Ладно еще, если бы эту его бабочку продать можно было за хорошие бабки – он же говорил, что она очень дорого стоит, – но он их не продает. И какой смысл? Все равно дома они у него хранятся, никто их не видит. Маху я дал, если честно. Не деньги жалко. Время. И нервы. Правда, что лох. Говорил же Макс, что зря еду. В Турцию приглашал. Но теперь уже никуда не денешься. Хоть бы поскорее поймать сатану эту…

Николаев отчетливо видел, что его воспитательная речь не подействовала. Вадим, как обычно, делал понимающий, согласный вид, кивал многозначительно – «Да, ты прав, Костя!» – но было видно, что все впустую. «Сколько людей – столько мнений» – вспомнилась Николаеву модная нынче поговорка, которую он ненавидел. Не потому, что считал, будто разных мнений не должно быть. А потому что не раз убеждался: своих мнений у большинства людей нет, а демонстрируют они то, что им впендюрили – авторитет какой-нибудь или правительство. Это они и выдают за свое. И – хорохорятся, выпендриваются, самоутверждаются. «Сколько людей – столько претензий» – вот это правда.  Так и создали мир такой, в котором жить не хочется. А теперь и мы свою нормальную в прошлом страну под заграничную хрень подгоняем. Свобода! Вот и носится любое ничтожество со своими «мнениями». А жизни нет. Радости настоящей что-то ни у кого не видно. Сплошной выпендрёж. А тех, кто не согласен с новыми «хозяевами», любыми средствами стараются загасить. «Свобода слова» есть теперь да. Только это не свобода слова на самом деле, а свобода безответственной болтовни. Раньше кое за какие слова сажали, потому что некоторые слова будили людей, заставляли их мыслить и действовать, а теперь и сажать не к чему – все в руках тех, кто считает себя «хозяевами». «Собаки лают, а караван идет». Если бы это действительно был караван, а не послушная лгунам и ворам толпа, и если бы шел он к оазису, а не в пропасть…

Вадим, разумеется, не был согласен с Костей. И даже категорически. В палатке и после он нес не такую уж чушь со своей точки зрения. Это с точки зрения Николаева была чушь, а Вадим считал ровно наоборот. Он уважал Николаева, но был совершенно уверен теперь, что тот просто-напросто проиграл. Время изменилось, и жить старыми принципами смешно и глупо. Ну, сидит Костя со своими коллекциями, всеми забытый, ну, мечтает о поездках, как прежде. И что? Денег-то нет. Так и умрет ведь, увянет. А Вадиму открылся мир. Он уже во многих местах побывал. Бабки есть – все есть. А заработать сейчас, слава тебе, Господи, можно.

Чем дальше шли, тем острее вспоминалось Николаеву то, что говорил Вадим ночью в палатке, а иногда и раньше, перед поездкой, и тем яснее становилось ему, что и на самом деле это не чушь вовсе. Это гораздо хуже. Потому что – позиция. Идеология! Убийственная жизненная позиция бездуховного существа, которое, с точки зрения Николаева, назвать себя человеком просто не имеет права. Человек – это существо мыслящее, он не должен вести себя, как животное, которым движет лишь инстинкт выживания, продолжения рода и – подчинения обстоятельствам. Каждый человек в потенциале – личность. Он должен быть верен себе, а не подчиняться послушно тому, что ему внушают. Считать бабло мерилом счастья смешно, а подчиняться «капиталу» – дико. Деньги – не цель, а средство. И если отсутствует достойное «ради чего», то никакого смысла в деньгах абсолютно нет. Да, Вадим финансирует их поездку, но делает он это по инерции, по старой дружбе с Костей и отчасти из самоутверждения – вот, мол, какой он крутой стал. Но настоящего понимания «ради чего» у него нет, это становится все яснее. Он не в состоянии понять Николаева и видно, что не пытается даже. Уже чувствуется, что хочется ему поскорее домой.

А пейзаж вокруг был фантастический! Они шли по небольшому плоскогорью, которое было как бы ступенькой на склоне огромной горы, стена которой высилась справа от них, закрывая полнеба. Но слева и сзади распахнулось бескрайнее серо-голубое пространство с вершинами небольших гор и хребтом, напоминающим что-то бесконечно древнее, изначальное – целомудренную девственность планеты, когда не было ни людей, ни животных. Или это, наоборот, окоченевшие останки когда-то обитавших здесь гигантских фантастических динозавров? Возникала мысль о бессмертии, бренности случайного человеческого существования, и трудно было сдерживать желание немедленно подойти к краю ступени, оттолкнуться, взлететь… Истинная жизнь – вот она. Все оставшееся внизу казалось ничтожным, не имеющим абсолютно никакого значения – мельтешение двуногих существ, вообразивших себя «царями природы», вызывало даже не смех, а кривую ухмылку. Смерти нет, все вечно, истина здесь, в величии этих скал, вершин, бескрайнего неба и воистину живых облаков, ослепительного, горячего света…

Но, черт побери, все как-то увядало, скукоживалось, едва Николаев оглядывался и видел приземистую, косолапую фигуру Вадима. Даже когда Вадим молчал, из него, кажется, источалось что-то тоскливое, угнетающее, и Николаев особенно злился от того, что никак не мог это преодолеть. Да ведь как преодолеешь, если вынужден так или иначе реагировать на то, что его «друг» рядом, держать контакт и порой даже отвечать что-то. Не ссориться же сейчас «из идейных соображений»!

– Понимаешь, я только в последнее время почувствовал, что могу, что чего-то значу на самом деле, а не просто служу кому-то, — говорил Вадим в палатке. — Мне все по-хрену, если бабки есть, а они у меня теперь есть, я научился. Свобода, понимаешь! Да, служить приходится, верно. Зато потом – свобода! Кесарю кесарево… И плевать мне теперь на все. Куда хочу, туда и лечу. И тёлку могу купить вполне клёвую. Пусть не надолго, пусть за бабки, а все же. И – перспектива есть, главное. Понимаешь, перспектива! За деньги все можно!

Вадим бормотал негромко, как бы даже для самого себя сначала, и только при последних словах поднял голову и победно глянул на Николаева. И улыбнулся радостно, с явным ожиданием аплодисментов.

– Но ведь ты… Но ведь бабки твои хваленые, которыми ты так гордишься, – из воздуха! – не удержался все-таки Николаев. – Воровство это на самом деле, ложь, спекуляция! Ведь ты ничего не производишь, не создаешь! Сам говорил, что на прохиндействе все держится! Ничего толкового не делает ваша фирма, не создает ничего, паразитирует только! Это же… Потому и тёлки твои никудышные, потому ты и…

Больше он не мог сказать ничего, сердце заломило. И уже досадовал, что не сдержался. Жалко Вадима на самом деле. Просто-напросто жалко.

– Да, ты в чем-то прав, я понимаю, – неожиданно спокойно ответил Вадим. – Но по другому… По другому-то как? По другому не получается, ты сам хорошо знаешь. Жизнь такая. Хоть так.

«Хоть так!» Они все теперь кричат это: жизнь такая, хоть так! А кто эту жизнь создал? «Это вы такие, а не жизнь! – хотелось орать. — Жизнь какая была, такая и есть – люди, мужчины и женщины, природа… Чем жизнь виновата, что вы на деньгах с ума съехали? Совесть, честь, правда, любовь как были так и есть, только вы это на бабло разменяли!» – вихрем крутились мысли в голове Константина, но он понимал отлично, что если выплескивать это сейчас, все кончится дикой ссорой. И поездка их медным тазом накроется, и, конечно же, дружба. И он действительно не совсем прав, потому что такое чувствовал и раньше, но вот же имел глупость согласиться поехать на неправедные деньги Вадима, и что же теперь… Да и Вадима действительно жаль. Был хороший, добрый парень, а вот, охмурили его, как многих, увы, очень многих. Хотя доброта в нем осталась – вот ведь, не пожалел денег… Беда в том, что не понимает он.

– Подожди, – сказал Николаев теперь. – Отдохнем чуть-чуть. Время есть.

Тучи рассеялись, пейзаж опять изменился. Пространство и вовсе казалось бескрайним, стало хорошо видно, как кое-где реяли птицы. Ни души вокруг, точнее – ни тела человеческого. Если не считать, конечно, двух тел – Николаева и Вадима. А вот душ на самом деле полно… Это и птицы, и растения, и облака, и горы – конечно, горы! – и Небо, и великое наше Светило! А воздух? И мы не знаем, сколько всякого-разного нас окружает, сколького мы не видим, не осознаем…

С высоты на дне ущелья видна была крошечная их палатка – решили не брать с собой, оставили там и кое-какие вещи. И раньше-то здесь редко можно было встретить кого-то из коллекционеров или геологов, а сейчас тем более. Да и жулики среди тех людей, что бывают так высоко в горах, встречаются очень редко.

Сели на два разных камня. Сняли легкие рюкзачки, положили рядом сачки. Солнце пекло, но воздух был прохладный, почти холодный, чистейший. Слегка-слегка пахло арчой.

Вадим, слава Богу, молчал, жмурясь от солнца, смотрел на горы. Сделал несколько снимков. Видно было, что он уверенно считает себя по большому счету правым.

Николаев почувствовал, что его собственное лицо стало как маска. Слезы наворачивались сами собой, он едва сдерживался. Ничего-то так и не понял друг его, бывший друг. И, похоже, не поймет никогда. А может быть ровно наоборот? Может быть, это он, Костя, не понял? Согласиться с Вадимом – чудовищно, однако, может быть, дело в том, что прежний Вадим не был настоящим, самим собой, а просто подчинялся тому, что тогда было принято, а теперь он опять не настоящий, а просто подчиняется тому, что принято большинством сейчас? Ау, Вадим, где ты, человече? Кто ты на самом деле?

Вадим, сидел на большом сером валуне, но этот округлый серый валун казался сейчас Николаеву более близким, родным, чем его бывший друг. Более живым. На камне даже травинки и крошечные кустики растут кое-где, а в ложбинке бегает небольшой жучок… Небольшой, крошечный, можно сказать, но – настоящий мир! В этом валуне и в том, что на нем, и в том, что его окружает – правда существования в чудесном, огромном солнечном мире! А в Вадиме нет. Вадим олицетворял сейчас собой ложь. Не человека, дитя природы, Бога-Творца, а – ложь. Комплекс противоестественных, сочиненных людьми понятий, которые, как проверено веками, не приносят счастья. Откуда возникла сатанинская эта инфекция в огромной, богатой, достаточно развитой стране, где люди учились, читали нормальные книги, мечтали о путешествиях, любили, а не тупо «занимались любовью», изучали природу, сочувствовали друг другу, а не пытались объегорить ближнего любыми путями, а если и лгали кому-то отчаянно и упорно, то правительству, которое отчаянно и упорно лгало им. Инфекция эта казалась Николаеву могущественной и смертельной, как рак или СПИД, но, к тому же еще и коварной, ослепляющей человека, делающего его истинным зомби, лишенным души. Немногие в состоянии были противостоять ей… Николаев смотрел на Вадима и не представлял себе сейчас, как они будут существовать вместе дальше. Не там, в городе, а именно здесь, в горах – ведь они собираются идти выше, дальше…

Даже поимка Дельфиуса не казалась сейчас желанной. Ведь не в бабочке ценность, а в символе. Красота великой природы, ощущение поразительного ее разнообразия, путешествие, поиск, связанный с усилием, риском! Преодоление страха, лени… Вот же смысл! И люди раньше понимали это. В частности, сами коллекционеры. А теперь? Истинных коллекционеров-любителей почти не осталось. ЛЮБИТЕЛЕЙ не осталось. Все – на деньги. Да, за границей Дельфиус Сатанас и сейчас стоит весьма не дешево в переводе на «бабки» – сотни долларов наверняка! Некоторые из коллекционеров и сейчас очень хотели бы его получить. За «бабки».

– Ну, что? Пойдем? – Вадим смотрел, как ни в чем не бывало.

– Да, только сначала сачки соберем, здесь бабочки вряд ли будут.

Оба сачка были разборные – круги с кисеей отвинчивались от палок и складывались пополам, чтобы можно было прикрепить к рюкзачкам, а палки на пути играли роль «посохов». Вообще-то Вадиму сачок был на-фиг нужен, но он очень хотел не отстать, и Николаев в конце концов отдал ему запасной – пусть чувствует себя настоящим охотником. Сейчас им предстоял довольно крутой и местами даже опасный подъем, так что нужно к нему подготовиться.

Как-то автоматически Николаев поднялся, разобрал свой сачок, помог Вадиму и пошел вперед. Бодро Вадим зашагал за ним. И опять начал бормотать что-то свое.

Николаев вдруг остановился, повернулся к Вадиму, внимательно и строго посмотрел, останавливая его словоизвержение, и сказал:

– Сейчас помолчи. Дальше будет круче. Ты сможешь? Может быть, лучше здесь подождешь? Или в палатке.

После этих слов Кости словно какой-то чертик заплясал в голове Вадима. Он, да не сможет?! И он тотчас со значительностью и даже с какой-то презрительной ухмылкой кивнул утвердительно:

– Конечно. Зря, что ли, пошел с тобой. Смогу, естественно.

 

3.

Это произошло как-то легко и внезапно. Можно даже сказать, незаметно. Они поднимались по склону горы, слегка огибая ее, но ступень, по которой шли, вдруг сузилась. Нужно было обогнуть крутой узкий выступ, а внизу распахнулась глубокая пропасть, и оттуда пахнуло холодом… Николаев шел первым, а Вадим почти вплотную за ним, продолжая все-таки что-то бормотать время от времени. Николаев сделал привычный финт, как бы слегка приобняв скалу, повернувшись спиной к пропасти, и — шагнув. В правой его руке была палка сачка, она задела за что-то сзади, Николаев инстинктивно дернул, оттолкнулся, продвинулся боком еще, подтянул вторую ногу и… оказался по другую сторону выступа.

Он едва успел поднять голову и глянуть вперед, как увидел… САТАНАС!

В первый момент он почувствовал нереальность происходящего – словно во сне или во хмелю, особенно потому, что Менандр Сатанас показался ему необычайно большим. Огромным! Он сидел шагах в трех от него на кустике какого-то маленького растеньица – отдыхал – и слегка пошевеливал крыльями, словно ожидая и приглашая…

Это было фантастическое, необычайное зрелище, такого просто не могло быть, потому что Дельфиус очень пугливая бабочка, чуткая, поймать ее можно исключительно на лету да и над голыми камнями, над осыпью, а тут… И – величина! Дельфиус таким не бывает! Черный! С кроваво-красными круглыми пятнами! Огромный! САТАНАС!

Не чувствуя своего тела, ног, рук, Николаев автоматически и осторожно вытащил из-за спины сложенный пополам круг сачка, мгновенно скрепил, надел на палку, сделал машинально два шага, взмахнул, и… Успел накрыть то, что в первый миг показалось ему видением…

Сначала, не отпуская палки сачка, перехватывая ее и медленно приближаясь, он видел уже, что там что-то есть, что-то шевелится под кисеей и даже просвечивает, что-то темное. Осторожно приблизившись, присев, дрожащими руками медленно, осторожно – профессионально! – нащупав ЭТО пальцами правой руки, едва превозмогая сердцебиение, сдерживая зачем-то дыхание, осторожнейшим образом, постепенно левой кистью стал приподнимать край сетки… Он! Дельфиус Менандр, форма Сатанас! ОН! Не видение! На самом деле! Неужели поймал?!

Главное было сейчас не помять его, не сломать фантастически прекрасные крылья, не сдавить брюшко слишком сильно и в то же время не отпустить. Он! Парнассиус Дельфиус менандр, форма Сатанас! Неужели?! Неужели он, Николаев Константин, коллекционер и любитель природы со стажем, неужели он наконец-то, после стольких лет бесплодных мечтаний поймал его? Неужели?!

Конечно, он был нормального размера, вполне стандартного, это в первый миг он показался Николаеву огромным только потому, что уж очень он, Николаев, хотел его увидеть, а в тот момент, едва преодолев выступ, вовсе не ожидал… Неужели? Неужели, наконец… Он радостно крикнул:

— Вадим!

Обернулся.

Вадима не было. Был выступ, из-за которого он, Николаев, вывернулся вот только что, а Вадима не было. Остался там? Испугался?

– Вадим! – все же крикнул Николаев еще раз, но никто не отозвался опять.

Только приглушенное эхо.

Странно, однако он вдруг почувствовал некоторое облегчение. Но только на миг. Ясно, что Вадим струсил, остался там, за выступом. Но зато здесь… Здесь так хорошо!

Николаев присел на теплый живой камень, еще раз внимательно рассмотрел свой трофей, бережно пристроил Дельфиуса в пакетик, испытывая почти уже и забытую радость победы, уложил пакетик в коробку, упаковал ее в рюкзачок. И огляделся, переполненный счастьем.

— Ты как там, Вадим? – крикнул он еще раз, но услышал в ответ только эхо.

Выступ скалы загораживает звук голоса, ясно.

Однако теперь ему все же очень хотелось поделиться своими чувствами с Вадимом. Он как бы разом простил Вадима за все, за его дурную «идеологию», и ощутил явную благодарность своему другу. Конечно, Вадим, сидит там, за выступом, не решаясь, и, наверное, изнывая от страха. Ну и ладно. Сейчас Костя чуть-чуть посидит и вернется к нему. Хотя здесь так хорошо! Сурово, холодно, ветрено. Царство Духа. Великая, могучая энергия пронизывает, переполняет тело.

Николаев еще раз вдохнул полной грудью. Здорово! Не зря, не зря поехали! Надо же, сколько лет он мечтал поймать эту бабочку, и ездить тогда было легко и просто – доступно! – но поймать не удавалось, а удалось только теперь, в тяжелые мрачные годы, когда казалось уже, что все в прошлом, приехать сюда уже не удастся никогда – заграница! – и пора окончательно расстаться с мечтой. А вот же однако… Вот оно, истинное счастье! Все родное, живое вокруг, родные горы. Они подарили ему Мечту!

Пора было, однако, вставать и как-то наладить все-таки связь с Вадимом. То ли помочь ему перебраться сюда и продолжать путь, то ли… Впрочем, зачем? Цель экспедиции достигнута! В принципе можно и возвращаться.

Николаев встал, потянулся, огляделся счастливо еще раз, открепил от палки сачок, прицепил его к рюкзачку, сунул руки в лямки, взял «посох» и направился назад, огибать скальный выступ. Осторожно, не спеша, старательно обогнул…

Вадима не было.

– Вадим! – крикнул Николаев, как бы уже в никуда…

Чувствовал он себя пока еще облегченно и хорошо, но в сознании вдруг поднялась черная муть.

– Вадим! – повторил он, вглядываясь в том направлении, откуда они пришли, хотя начал понимать уже, что нужно смотреть не туда…

«Не может быть!» — вспыхнуло в нем опять, но теперь уже совсем по другому поводу.

 

4.

В настоящих горах Вадиму раньше бывать не приходилось. Вообще-то он бывал в туристических поездках и считал себя вполне выносливым. Да и интересно все-таки было поехать с Костей в настоящие горы за его экзотической бабочкой, которая встречается на высоте не менее 3000 метров, как он сказал. Круто! Но чем дальше они шли, тем менее интересным ему все казалось. И все вверх и вверх.

А когда шли по уступу, настроение Вадима совсем испортилось, хотя он и продолжал говорить что-то про себя, скорее, по инерции. А когда стали приближаться к выступу, у него в буквальном смысле начали дрожать коленки. А Костя, черт бы его побрал, шел, как ни в чем не бывало! И даже не оборачивался. Слева открылась бездонная пропасть, страшно было глянуть туда, дыхание начало перехватывать, в голове муть. Вообще-то он, Вадим, считал себя храбрым, выносливым, сильным, но тут… Все хорошо в меру. И непривычно же! Возникло едва преодолимое желание остановиться, крикнуть Косте, что дальше он, Вадим, не пойдет, на-хрен ему эта чертова бабочка, лучше он вернется назад, к палатке. И подождет. Но крикнуть так – значит показать свою слабость. Что Костя о нем подумает?

Он по инерции продолжал что-то говорить тихонько – так было менее страшно, – старался повторять движения Кости, но вот… Уступ заканчивался, дальше был выступ скалы, Костя уже обхватил его и, словно черепаха, стоящая на задних ногах, переползал туда, непонятно куда. А Вадиму стало панически страшно – пропасть слева распахнула свою бездонную пасть и прямо-таки затягивала… Он инстинктивно, отчаянно, рванулся к Косте, успел даже слегка ухватиться за его «посох» как за что-то надежное и спасительное, но Костя смотрел вперед и, очевидно, не понял. Он дернул свой «посох», вырвал его из рук Вадима и исчез за краем выступа. Левая нога Вадима сорвалась, он пытался охватить выступ, как Костя, но растерялся, засуетился, не успел даже крикнуть и ощутил, что летит… Удар, хруст… Темнота.

Когда Николаев глянул вниз, он сначала ничего не увидел. Ничего, кроме распахнутого пространства, ущелья и русла высохшей речушки далеко внизу. Почти сразу от его ног начинался отвесный скальный обрыв метров сто высотой, на котором был еще один выступ, похожий на тот, на котором он сейчас стоял. Вадима там не было. Николаев чуть подвинулся к краю и увидел еще один небольшой скальный выступ не так далеко, метрах в двадцати от края. Эта «ступенька» была густо покрыта стланиковой арчой, как длинноворсовым зеленовато-серым ковром. На ней и лежал Вадим. Он лежал на боку, свернувшись калачиком. И не шевелился.

Разные мысли вспыхнули в сознании Константина. Одна тревожная, естественная и жуткая. Другая… Другая странная.

Почему-то вдруг вспомнились их разговоры, натужные и нудные словоизвержения Вадима, его постоянный дешевый выпендрёж, его дурацкий паразитический «бизнес» и мельтешение сегодняшнего бездушного «рынка». И… И его, Николаева Константина, бессильное, дикое раздражение. Мгновенно его опалил огненный стыд за это. Мистика? Но сейчас надо что-то делать. Немедленно! Что?

– Эй! – крикнул Николаев туда, вниз. – Ты как, Вадим?

Жутким эхом откликнулся его голос.

Вадим чуть-чуть шевельнулся? Или это лишь показалось?

Что же делать?

 

5.

Узор. Голубовато-зеленоватый, чешуйчатый. На голубом. Дебри. Как доисторический лес, наверное. Такой он был в те давние времена, интересно? Острый пряный аромат… Где я?

Ослепительная, огненная вспышка боли и опять темнота.

Снова узор… Он не умер? Он сильно разбился, но пока что не умер, наверное. А то бы… Он вдруг понял, что шевелиться нельзя. Даже пытаться голову приподнять нельзя. Вспомнил, что читал где-то: если позвоночник, то шевелиться нельзя. Но почему-то отчаяния не возникло. Ничего не возникло – он просто смотрел на стланиковую арчу, которая была рядом с его лицом и дальше вперед, и ощущал что-то похожее на детскую радость. Да, он вот-вот умрет, это скорее всего. Он совсем не чувствует тело свое и не чувствует боль. И все же главное — не шевелиться.

Странным образом вдруг четко вспомнилось все, что было совсем недавно – как они беседовали с Костей в палатке, как шли потом и как он, Вадим, сорвался, оказался вот здесь, потерял, очевидно, сознание от удара, но оно вот вернулось (не надолго), чтобы подарить ему этот сказочный, волшебный узор арчевых листьев на фоне неба и зарослей. И аромат. Тела у него больше нет, это ясно, но почему-то совсем не страшно. И лучше не двигаться. И наслаждаться арчой. Это странно, однако возникло совершенно искреннее детское чувство подарка – видение арчи и мысли, появившиеся тут же. Но и взрослое понимание, что подарок этот – последний в земной его жизни. И совсем уж странная мысль, что жалеть ему абсолютно нечего, потому что вся жизнь его была абсолютным недоразумением, несвободой и ложью. Это вдруг высветилось очень четко и вовсе не испугало. Интересно, что он почувствовал это очень давно – когда отец погиб в «группировке», мать фактически свихнулась от этого, и ничего не оставалось, как принять правила этой игры, где все врут друг другу, жизнь разменяли на деньги, и того счастья, о котором он мечтал в детстве и читал в книгах, просто нет и не может быть. Он это почувствовал тогда, но сам себе не поверил и постарался забыть. Закончил школу, где его тоже почти всегда заставляли врать, потом занялся «бизнесом», как все, и как помогли ему бывшие отцовы друзья, стал иметь деньги, получал за них уважение (а точнее – лесть и страх), даже что-то похожее на любовь от женщин, но не надолго. Секс, а не любовь, ясно. Женился по глупости, зачем-то народил двоих пацанов, которых сам ничему толком не смог научить, расстался с семьей, остался один. Вообще-то он всегда чувствовал правоту Константина, едва лишь познакомился с ним, хотя и не всегда признавался. Но искренне его уважал. И не знал, как… Как вылезти из лжи, в которой сидел «по самое не хочу». И старался, метался… Потому что очень хотелось все-таки, чтобы его уважали. Чтобы любили его и ценили. Чтобы он был, был, был! А как?

Но сейчас… Этот узор. Этот аромат. Эти доисторические заросли… Мгновенно он понял Костю, Его Мечту. Счастливый человек Костя. Его мечта достижима, оказывается. Потому Вадим и не пожалел денег. А ему, Вадиму, что делать? Но вот же – УЗОР. Он УВИДЕЛ его. Он ПОЧУВСТВОВАЛ. Узор.

И тут он услышал легкий треск и шорох. Узор перед его лицом пополз в сторону, одна из веточек поцарапала щеку, другая проехала по глазам, хотя он и успел зажмуриться, третья погладила губы… Он сползал.

Выступ был наклонный, арча сначала удерживала его тело, но не очень долго. Еще треск, уже сильнее. Громкий, свистящий шорох, грубое царапанье по лицу, и…

Невесомость, ветер в лицо, удар, ослепительный взрыв боли и… Темнота. Он летел в темном тоннеле, а впереди разгорался золотисто-голубоватый, теплый свет…

 

6.

Увидев тело Вадима и совершенно не представляя, как помочь ему, Константин на миг присел на теплую поверхность ступени, но тут же вскочил. Что-то надо немедленно делать!

Веревку они вообще-то взяли с собой на всякий случай, но она осталась в палатке внизу – Костя не предполагал, что именно сегодня она понадобится. Он вовсе не думал, что подъем по уступу окажется таким серьезным для Вадима, хотя ведь предупредил его. Но тот опять хорохорился… Все равно надо было запретить ему перебираться через выступ! Зачем он полез?!

И тут с отвратительным, мерзким чувством Константин вдруг осознал, что именно из-за своего раздражения на болтовню и постоянный выпендреж Вадима он, Костя, не настоял на том, чтобы тот не перебирался за ним через этот выступ и вообще лучше бы вернулся к палатке. К тому же не исключено, что…  Да, он же почувствовал, что палка его зацепилась за что-то сзади. Но он не думал, что… Не исключено, что это Вадим за нее схватился, а Костя…

Он тряхнул головой: надо же немедленно что-то предпринимать! Веревка осталась в палатке, но как она поможет, веревка? Вадим не откликается, не шевелится, значит не схватится за веревку, а чтобы спуститься к нему, надо же веревку за что-то здесь зацепить. А за что? Не за что! И даже если он сейчас бегом спустится к палатке, возьмет веревку, то… Никаких «кошек» они ведь не взяли – не собирались же штурмовать вершины.

Снизу послышался легкий треск. Константин тотчас вскочил, осторожно приблизился к краю, глянул…

Тело Вадима уже подползло к краю уступа и вдруг сорвалось, полетело вниз. Оно шмякнулось еще о какой-то выступ – даже тут слышен был этот глухой удар, точнее даже шлепок, — и тело опять полетело вниз. И… исчезло. Очевидно, там была какая-то расщелина, в нее и… Все. Теперь точно все.

Константин отошел от края, сел. Слезы выступили, все расплылось перед глазами. Отчаяние, ощущение ужаса и абсолютной беспомощности. Ясно, что Вадиму ничем не поможешь, абсолютно ничем. Он и на первом уступе вряд ли был жив.

«Тот камень, что покой тебе подарил…» – явственно зазвучали в голове слова из песни Высоцкого.

Константин еще раз подошел к краю, глянул. Да, вне всякого сомнения где-то там… Страшно даже подумать, во что превратилось…

Он отошел от края, опять сел. На какой-то миг словно бы отключился.

«Какой смысл во всем, какой смысл? – вдруг затрепетало в сознании. – Что они сделали с нами, что сделали! Что мы с собой сделали сами?! Я виноват, Вадим, да, извини, но… Вот же почему все, вот же почему… Исчезла вообще гармония, исчезли связи между людьми, исчезли ценности истинные… Вадим поддался этой сегодняшней «философии» гребаной, поддался! Потому и… А я тоже хорош. Зачем поехал?»

Противно. Все противно и отвратительно.

А у Вадима, между прочим, жена, дети, хотя он с женой и развелся. Ребята, правда, почти взрослые уже, но… И дело даже не в том, что Вадим теперь не будет давать им деньги, а Костя сам живет, перебиваясь кое-как и помочь им реально не сможет. Дело в том, что… Смысл! Именно это слово горело теперь в мозгу Николаева: СМЫСЛ.  Какой же смысл в том, что происходит в его стране? Ради чего все? Какой смысл был в последних годах жизни Вадима, какой смысл в теперешней жизни его жены, детей? И что их всех, оставшихся в живых, ждет? Погоня за бабками, бизнес все равно какой, мечты о том, чтобы за границу слинять? И – горячее желание «всех порвать». Это – смысл?

Доигрались. Какой же негодяй он сам, Костя, что… Но… Он же старался! Он ведь был не только энтомологом, кандидатом наук, автором небольшой монографии по экологии. Но и честным журналистом когда-то. Его статьи охотно публиковали до прихода этих «новых». И даже несколько детских книжек он написал – о красоте природы, о том, что ее нужно беречь, изучать, потому что наверняка именно в ней заключен главный смысл жизни – ведь мы ее дети. Но прежние издательства рухнули, а теперешние «издатели-бизнесмены» печатают исключительно переводные дешевые развлекалки, к ним и приучают детей. И взрослых. То же с бывшим его институтом. И статьи его теперь неугодны новым хозяевам. Он не поддается, не считает для себя возможным принять этот новый «орднунг» – как когда-то в Германии, только наоборот. Там фашисты пусть и жестоко, но все же строили благополучие своей страны, а у нас теперь так называемые «демократы» страну свою безжалостно разрушают! Он ведь даже был у Белого дома в Августе — поверил! А потом и в октябре 93-го тоже был – от отчаяния и в ненависти к тем, кто все предал. Он писал письма в инстанции. Он в интернете публиковал свои статьи. Бесполезно. И дело не только в самых главных, для которых он теперь «персона нон грата». Дело в том, что люди в массе приняли, подчинились. И как ни в чем не бывало, блаженствуют «победители». Самолеты, яхты, имения, особняки, сумасшедшие капиталы. Причем не у тех, кто приносит пользу стране и людям, ровно наоборот – у тех, кто разрушает и грабит. Ну, ладно сначала граждане не поняли, не разобрались, к чему идет. Но прошли годы, все стало ясно. И что теперь? Едят, спят, растят детей – таких же бесчувственных, бездумных, как сами, – вкалывают, мечтают о шоппинге, балдеют от дебильных шоу, ради шальных «бабок» не брезгуют ничем, голосуют дружно за тех же. Кто же виноват? Суетятся, лгут, ненавидят друг друга, не видят, не чувствуют ничего, кроме жажды обогатиться, выпендриться, обогнать, порвать… Во что превратились? Исчезло понимание и сочувствие, торжествует сатана, дьявол… Вот, и друг его бывший…

Да, Вадим уже похоронен здесь, среди голых камней, под чистым азиатским небом БЫВШЕЙ РОДИНЫ, и совершенно бессмысленно пытаться достать его бесформенный труп, да это наверняка невозможно… Даже если бы это и было возможно, то никто сегодня не станет посылать сюда вертолет или группу альпинистов-спасателей. Кто он такой, Вадим? Да и правда – зачем? Лучшей могилы, чем эта – в родных когда-то горах, под чистым небом бывшей Великой Родины – не придумать… «Тот камень, что покой тебе подарил…».

Самому вернуться в Москву – не проблема. Билеты обратные есть, остались недалеко от палатки, под камнем вместе с Вадимовыми деньгами – это давняя привычка путешественника: если оставляешь палатку и вещи, а сам на какое-то время уходишь, документы и деньги нужно прятать отдельно. Естественно, что оставшиеся деньги Вадима он отдаст его жене и детям. Вот только что он ей скажет, как объяснит…

И какой смысл в жизни его самого, Константина Николаева, кандидата биологических наук, ученого, журналиста теперь? Да, был институт, аспирантура, кафедра, степень. Лекции, статьи в журналах и газетах когда-то, его небольшая монография, детские книжки «для самых маленьких» — чтобы с детства люди учились любить, познавать природу. И что? Теперь это все как будто бы никому не нужно. Теперь для большинства вовсе не чудо природы вокруг, не красота, а – окружающая среда. Источник для прибыли, арена битв за бабло. Великая в прошлом страна разодрана, разграблена. Оккупирована…

Его личная жизнь, несмотря ни на что, удалась. Да, он один, семьи нет. Был женат, но развелся. Детей нет. Близких родственников тоже. Кое-кто из друзей поумирал, некоторые уехали за границу, там и остались. Но кое-какие знакомые все-таки живы. Немного, но есть. Есть интернет. Главное все же, что он всегда был верен себе. Не подличал, не врал, не поддался пляшущему Сатане, не продавался. И вот, даже осуществил Мечту. Спасибо Вадиму. Аполлон Сатанас – так тоже можно ее назвать. Символ! Сочетание двух начал – Бог Света Аполлон и хозяин тьмы — Сатана. Единство и борьба противоположностей в одной живой бабочке. Но что теперь с этой бабочкой делать?

Он встал, потянулся. Охватил взглядом всю эту огромную ширь, залитую сейчас солнцем, снял свой рюкзачок, вздохнул глубоко, раскинув руки… Да, это был бы самый легкий путь. Вместе с бывшим другом. Не обязательно даже рядом. – если хорошо оттолкнуться, то получится не меньше ста метров СВОБОДНОГО ПОЛЕТА. Радостное, ослепительное ощущенье будет наверняка – пусть не надолго! А потом – удар, и все. И никаких забот, никаких мучений. «Тот камень, что покой тебе подарил»… Вместе. Тем более, что, как и многие сейчас, он, Костя Николаев, подозревает, что ТАМ не кончается все. А если даже и кончается… Здесь лучше, что ли?

Но… Все ли он, Костя, сделал, чтобы… Да, минуточку. Все ли, на самом-то деле… Ну, бросится сейчас со скалы, погибнет «в полете». И…

Он судорожно сглотнул. Сел машинально на камень. Ведь… Ведь столько погибло зря! Столько хороших людей. Пришла эта нечисть… Вот и Вадим. Хороший был парень когда-то. Но…

И вдруг словно что-то ослепительное вспыхнуло перед ним. Константин даже вздрогнул. Огляделся. Взгляд его пал на рюкзак, и он увидел, что… Сверху на рюкзачке, сидела живая бабочка, с раскрытыми крыльями, трепеща, словно приглашая… Черная, большая, с кровавыми пятнами на крыльях. Он даже головой тряхнул и глаза протер инстинктивно… Нет, конечно же, показалось. Она ведь упакована – в специальном пакетике, да еще и в коробке! Она внутри, в рюкзаке – Бабочка Мечта, Парнассиус Сатанас, Аполлон Сатанас… Символ!

Николаев передернул плечами. Что за дурь взбрела ему в голову?! Что-то наверняка можно сделать, наверняка что-то можно! Не бывает безвыходных положений, выход можно найти всегда! Не может быть, чтобы… Ему всего шестьдесят с небольшим. Еще не вечер!

Прости, Вадим. «Поля ее просторные не смеют затоптать…» Прости, друг. За нас обоих, и за других! Мир праху твоему, оставайся здесь. А я…

Надел рюкзак и медленно, осторожно, стал спускаться к палатке.